Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 11

Я, конечно, хотел было сказать Валерию Алексеевичу, что никто нас не спрашивал. Но почему-то не стал. Выслушал молча и принял к сведению. Привыкнув к постоянным утверждениям журналистов и политиков о том, что «Россия — многонациональная и многоконфессиональная страна», я как-то заново удивился сухим цифрам, которые любил приводить Иванов. О том, что русских в России оказывается не половина, как я привык считать, а восемьдесят с лишком процентов. О том, что самое большое национальное меньшинство в России — татары, составляют всего лишь около четырех процентов всего населения страны. «А. э. мэ..», — блеял я, но возразить было нечего.

Узнав о том, что в Латвии (ныне считающейся государством латышей) русских на момент получения республикой независимости была ровно половина, я стал теряться, не зная, что сказать в ответ на гневные филиппики нового знакомца о «россиянстве» и «многонациональности», об отсутствии в Российской конституции даже намека на руссский народ как государствообразующий. Что уж тут говорить о брошенной родне, ведь и на самом деле даже у меня несколько родственников после войны были отправлены государством поднимать и развивать народное хозяйство — кто в Прибалтику, а кто в Среднюю Азию. Правда, связи с этой родней оказались потерянными давно, а вспоминать о всяких «троюродных» в перестройку и вовсе было некогда. Все менялось, мчалось кувырком, пьянило переменами даже меня, уже и в те годы человека пожилого.

Творческим людям, к коим я себя скромно причисляю, свойственно было концентрироваться на двух лишь вещах — мировой политике и культуре, и себе лично.

Честно говоря, оставшись не у дел, с трудом дотягивая до оказавшейся вдруг мизерной пенсии, я быстро вспомнил про брата, осевшего «на земле», под Питером. С его помощью купил домишко, сын помог потом найти непыльный заработок чуть в стороне от привычной профессии, родственники жены внезапно разбогатели и тоже помогли выкарабкаться в самые трудные годы. А теперь и вовсе все наладилось. Думал уже, что никогда не возьмусь за раздолбанную «Ромашку», заброшенную на чердак. Впрочем, сын уже год как научил меня пользоваться компьютером и подключил к Интернету. Да вот скучно стало, а тут Ивановы поселились рядом. Знакомых у них в Вырице, конечно, не было — так мы втянулись в общение. Часто спорили поначалу, ругались в меру, как люди интеллигентные. Потом Иванов поостыл, вжился в Россию, устроился на службу, не вылезал из Питера и Москвы. Но как-то вдруг, разом свернул все проекты, купил себе с Катериной Sky link, чтобы не остаться без Интернета в нашем дачном поселке, нашел занятие, чтобы удаленно, по Сети, зарабатывать скромную копеечку, — и наши разговоры с ним возобновились.

Мало-помалу я стал вникать в его с Катей мир, оказавшийся на самом деле вовсе не таким чужим. А потом и сам до пишущей машинки добрался, с целью разобраться не столько в соседях, сколько в себе и в России, опять несущейся вскачь и никому не дающей ответа на классический вопрос: «Куда несешься ты?».

Вырица наша, конечно, не Баден-Баден, хоть и считалась всегда поселком курортным. Зимой у нас тишина, сугробы да елки в снегу. Летом-то, конечно, население в десять раз увеличивается за счет дачников — переваливает за сто тысяч. А вообще-то — деревня деревней… Отринув Ригу и Петербург, удалившись к нам в Вырицу — «растить капусту», Иванов любил вспоминать свои «крестьянские» корни. Правда, ни одной грядки не завел на своем большом участке — вырастил только аккуратный газон, который и косил летом каждую неделю с ворчливым удовольствием.

Когда начинали только, в перестройку еще, ругать советскую власть, Валерий Алексеевич, далеко уже не крестьянский сын, всегда говорил оппонентам, как-то внезапно увлекшимся воспеванием дореволюционной России, с упоением и слезой вспоминавшим «поручиков голицыных»: «А кем ты был бы, если бы не советская власть? Пахал бы себе тощую землю в своей деревне. Или ты из бар происходишь? Так их на всю Россию было три-четыре процента, не более. На всех на вас мужиков с деревеньками не хватит!».

То, что советская власть была антирусской, — это правда. То, что за счет русского народа советская империя строилась, — это тоже правда. Но даже это не повод для предательства своей страны и Родины. Так думал комсомолец Иванов. Сказать по правде, постаревший сегодня и узнавший многое Иванов нынешний — крестившийся, переваливший давно за сорок — думает так же. Соблазн, однако, многих увлек за собой. Да только выиграли единицы. Поэтому сколько бы лет ни прошло, а не будет большинство народа относиться к Советскому Союзу с презрением и ненавистью. А будет считать распад державы «геополитической катастрофой» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что вовсе не помешает жить дальше, богатеть, в церковь ходить и Богу молиться. И нет здесь никакого противоречия.

А кто Советский Союз ненавидел, тот и нынешнюю Россию ненавидит по-прежнему. Да и царская Россия ему тоже нехороша. Самые ярые антикоммунисты — «либералы», они же и самые ярые враги Православия сегодня… Российской империи вчера, и ненавистники русских — всегда. Так о чем спор? Разве что о том, как же это все произошло-то? Как стало возможно? Откуда ноги растут?

С преемственностью как быть? Или же быть преемственности гордости и боли за Российскую империю, за СССР и за нынешнюю Россию, потому как — РОДИНА. Или же быть преемственности идее уничтожения царской России, Советского Союза и нынешней Российской Федерации. Последовательного уничтожения. «До основанья». А затем? А затем русских не будет. Тут и сказочке конец. Вот он снова — вопрос власти и ее легитимности. Власть, она ведь без населения все равно не власть. Без народа. И плевать на «демократические выборы» — поскольку без электората власть вполне может обойтись. И без выборов тоже. А вот без народа, нет Не над кем властвовать будет.