Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 115

115

Валерий Алексеевич поправил сбившийся целлофан на огромной шипастой розе, пригладил пятерней взъерошенные от ветра мягкие волосы и всмотрелся в один из корпусов огромного комплекса санатория Балт-флота — двухэтажный старинный особнячок, выходивший окнами прямо на пляж и на море. Как в волшебной детской сказке — тут же открылось окно на втором этаже, белым флагом выпорхнула наружу тюлевая занавеска, а за ней, в попытке удержать, длинная худая рука в модных браслетах, съехавших почти к локтю.

— Таня!!! — на всякий случай крикнул Иванов, старясь перекричать все усиливавшиеся ветер и гул прибоя. Рука, поймавшая было занавеску, снова выпустила ее, потом, вслед за белым тюлем, вскинувшимся вверх по желтой штукатурке старого домика, в окне показалась аккуратная русая головка, тут же превращенная ветром в одуванчик.

— Поручик!!! Идите сюда, ближе!

— Валерий Алексеевич размашисто побежал, стараясь не потерять туфли, увязающие в песке, пряча на груди от ветра длинную розу:

— Чуть свет, и я у ваших ног!

— Скоро солнце зайдет, поручик, а вы. «чуть свет!» — засмеялась счастливо Татьяна. — Думала уже — не явится мой герой, пропадет опять — ищи потом по белу свету!

— Я трех драконов победил на пути к вам, принцесса!.. Простите, ваше величество! Королева! Моя королева!

— Ну, так-то лучше, поручик!

Иванов стоял уже перед самым окном, задрав голову, улыбался, забыв про все недавние переживания, любовался Прекрасной Дамой, внезапно явившейся с упругих мелованных страниц любимой книги: «Потемнели, поблекли залы, почернела решетка окна. королева. больна???»

Господи, почему именно это вспомнилось? Вот же она — ухоженная, цветущая, глаза сверкают, как роса на солнце, жизнь так и льется из нее сияющим потоком!

Почему это?

«Потемнели, поблекли залы. Почернела решетка окна. У дверей шептались вассалы: «Королева, королева больна».

И король, нахмуривший брови, Проходил без пажей и слуг. И в каждом брошенном слове Ловили смертный недуг…

Обойдя почти весь санаторий, обнесенный высокой решеткой, Иванов пробежал через арку центрального входа, потом, по начинающим зеленеть аллеям, вернулся обратно к старинному особнячку, на ходу спросил у дежурной, как подняться в «адмиральский» номер, поднялся по лестнице на второй этаж, толкнул створчатые двери, растерянно огляделся, оказавшись в большом, роскошно обставленном зале с огромными окнами, в которых плескались море и солнце, клонившееся уже к горизонту, и тогда только увидел справа еще одну дверь, поменьше — открытую. В дверном проеме, не касаясь его, очень прямо, как на приеме, в маленьком черном платье, уже снова причесанная — волосок к волоску, стояла Таня и смотрела на него не отрываясь, прижав руки к груди, как на молитве, шепча вслух и про себя — только себе:

У дверей затихнувшей спальни Я плакал, сжимая кольцо. Там — в конце галереи дальней Кто-то вторил, закрыв лицо.

Валерий Алексеевич так и замер, не успев до конца обернуться. Застыл в полуобороте, вслушиваясь в стихи. И, сдирая с розы целлофан, цепляющийся за длинные шипы, медленно и внезапно громко — такая оказалась акустика у старинного зала — продолжил:

У дверей Несравненной Дамы Я рыдал в плаще голубом. И, шатаясь, вторил тот самый — Незнакомец с бледным лицом.

— Тот второй — это тоже ты, милый, ты, только тогда, восемь лет назад.

— Но как же это, Таня?! Я ведь стоя перед тобой, внизу, вспомнил эти стихи… Еще подумал, почему именно Блок? Почему королева — больна? С тобой что-то случилось?

— Случилось, Валерик, случилось. — Татьяна вздохнула, обмякла и придержалась рукой за ручку двери. — Заходи же, — тихо и грустно сказала она.

— Это тебе, такая же как ты, колючая. — Иванов прошел через зал и торжественно вручил даме розу.

Их пальцы встретились на стебле, одновременно укололись до крови, оба вздрогнули и засмеялись неловко, глядя на капельки крови, выступившие у обоих на руках.

— Мелодрама. — прошептал Валерий Алексеевич, не отводя глаз от алых капелек.

— Контрапункт. — вздохнула Таня, потянув цветок к себе другой рукой, а пораненными пальцами прикоснулась нежно к пальцам Иванова, смешав капельки вместе, поднесла пальцы к губам, поцеловала, глядя Валерию Алексеевичу прямо в его настороженные, карие, чуть прищуренные глаза.

— Так почему королева больна? Таня?

— Я снова тебя встретила — вот моя болезнь.

Татьяна, отступила наконец в глубь своего номера, дала Иванову войти в гостиную, обставленную с тяжеловесным советским шиком темной полированной мебелью. Прикрыла небрежно дверь, ведущую в спальню, положила розу на столик у открытого окна, в котором так и металась на ветру занавеска, то открывая, то закрывая собой вид на море. Вытерла платочком свои пораненные пальцы, взяла руку стоявшего столбом Иванова, вытерла и ее.

— Садись, только. сначала сними плащ, пожалуйста. — Губы дрогнули в привычной легкой усмешке.

Пока Валерий Алексеевич раздевался, усаживался в кресло, искал свои сигареты — на столике стояла хрустальная пепельница и лежала открытая пачка дамских More — Татьяна налила воды в высокую вазу, аккуратно поставила туда розу, стараясь не касаться шипов.

Шум прибоя гулко врывался даже в закрытое окно, стекла чуть слышно дребезжали, ветер все усиливался, грозя перейти в шторм. Солнце начало падать в море, оно побагровело, полуприкрылось тучами, начиная феерическое действо заката. Все было так красиво и пушло, что стало казаться взаправдашней жизнью.

115