Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 142

142

— Да уж, от простой милиции там мало чего осталось, прямо скажем. Личные дела отдельно у них хранятся, мне бы по старой памяти в министерстве показали.

— Ну, будем работать. Охотников на ОМОН сейчас много будет, не мы одни, как ты понимаешь. Латыши их напрямую вербуют сейчас, золотые горы обещают.

— Вся латышская пресса ими восторгается — «защитники независимости» они теперь! ТВ, радио — все талдычат про доблестный подвиг Рижского ОМОНа, защитившего Верховный Совет от злых интерфронтовцев и офицеров. Ничего, есть и у нас аргументы, Валерка! — Сворак хитро улыбнулся, вылил остатки водки из очередной бутыли.

— Надавим, конечно, со своей стороны. Постыдим, в меру, чтобы не пережать, в «Единстве». Товарищей из милиции отрядим побеседовать на тему скорбную о предательстве и двурушничестве. Друзей, близких привлечем по мере необходимости.

Ну а я, пожалуй, за живца сойду!

— За живца! — поднял стакан Петрович.

Чокнулись, зажевали последней корочкой хлеба. Закурили синхронно.

— Рубикс, оно понятно, тоже сейчас рвет и мечет. Будет по партийной линии их вербовать да стращать союзным начальством. — задумчиво протянул Сворак.

— Ну, нам с Москвой не тягаться, конечно. Да и командовать отрядом у нас все равно не получится, ежу понятно. А вот влияние кое-какое иметь надо, связь наладить прямую и взаимодействие — необходимо. Так что будем торговаться! Пусть они думают, что это их аналитики идеолога Интерфронта вербанули для влияния на движение. Так?

— Правильно мыслишь, Валерка, я б из тебя опера в два счета сделал!

— Да не надо из меня опера. Упаси Бог! Тут комбинация простая как валенки получается.

Я в отряде и так свой — водку пьянствую регулярно на правах старого товарища лейтенанта Мурашова. Да и капитан Чизгинцев меня знает хорошо, только уже по политической линии. Остальное приложится. Пусть Толян меня вербует, ему плюс будет, — хохотнул Иванов, только глаза остались грустными.

— А что мы с них потом стребуем, это уже по ситуации видно будет, — продолжил Сворак. — Так что готовься, Алексеич, выпить много водки. И держи ушки на макушке — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Будем с ОМОНом дружить и перетягивать его на свою сторону. Основное, конечно, люди в Москве сделают — не нам чета! Но и мы своего интереса не упустим! Но имей в виду, хоть я и полковник милиции в отставке, но меня они к себе всерьез не подпустят. Бояться будут. И правильно сделают!

— Пожалуй, что так. Ну а мне и играть не надо, все в общем-то логично, и само по себе выстраивается. Алексееву сам объясни с Лопатиным как и что — пусть примут к сведению и забудут для своего же спокойствия — им ввязываться сюда и вовсе ни к чему!

— Правильно! — отрезал Сворак, поднимаясь. — Утро уже! Пошли куда-нибудь кофейку покрепче дернем да поедим, что ли! Еще весь день работать надо.

— Сейчас, Алле только позвоню, — проснулась уже, наверное. Опять скандал в благородном семействе — и хоть бы кто премию дал — ведь горю на работе!

— Ничего, ничего — боевая подруга должна все понимать и службе не мешать. Иначе менять придется! Шу-тю!

Первые встречи, последние встречи — Жизнь, уходящая в бесконечность. Без расставаний было бы легче, Но как же разнообразить вечность?

За уходящим последним трамваем Утром приходит первый трамвай. Мы получаем то, что желаем, И в ад превращаем дарованный рай.

Близкое — рядом, родное — с тобою, А мы отправляемся вдаль. И счастье находим, но счастье чужое, А рядом свою печаль.

Ангел-хранитель живет по соседству, Не зная и сам о том.

Полмира пройдя, возвращаемся к детству И к тем, кто с пеленок знаком.

И только вернувшись, целуя родные, Заплаканные глаза, Ты в них замечаешь миры иные И сказочные чудеса…

— Алла, мы скоро поедем в отпуск, в Кегумс поедем, на природу, в наш домик!

— Опять кухаркой на вас работать? Да не хочу я никакого Кегумса! Ничего я не хочу, только бы не готовить бесконечно, мыть, убирать, проверять тетради! Я не могу больше! — Алла отвернулась к стене, тихо заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

— Господи, ну невозможно больше это переносить! — Иванов соскочил с кровати, опрокинув по пути настольную лампу, поднял ее, отшвырнул на пол — только зазвенело стекло — сжал голову, только бы не начать биться ею об стену. медленно выдохнул и пошел за веником, собирать осколки. Хорошо еще, что Ксении дома не было, отправили на лето к теще на дачу.

Алла тихо и жалобно подвывала под одеялом.

— Зачем, зачем ты на мне женился? Я тебя не вижу, ты все время на работе, а если не на работе, то с друзьями, я все время должна сидеть и ждать — ждать — ждать! Ты сколько обещал заняться ребенком — пусть только повзрослеет, и что?

— Аля, ну не плачь, пожалуйста! Ну что случилось? Мы поедем в Ленинград с тобой, хочешь? На машине — Григорьевич вон с Людой собирался, нас приглашал за компанию!

Там Лешка Украинцев, Хачик, Толик — они нас поселят, все тебе покажут, в Репино на даче отдохнем!

— Да что мне та дача, опять будете водку жрать да о работе разговаривать, будь она проклята!

— Да какая работа?! В июле же отпуск, какая в июле может быть работа? Сходим в театр, мюзик-холл, в конце концов! По музеям походим, отвлечешься хоть чуть-чуть от школы!

— А точно? Ты уже правда договорился? — Красное заплаканное лицо Аллы начало выползать из-под краешка одеяла.

— Абсолютно точно! — Валерий Алексеевич кинулся к дивану, целовать заплаканные глаза, утешать, успокаивать, любить — лишь бы не плакала.

142