Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 176

176

— А хоть бы и так? Что на базе, как обстановка в городе?

— Базу в ноль часов обстреляли из автоматов. Все целы, прочесывание ничего не дало.

С этой ночи на крыше котельной дополнительный пост стоит, с пулеметом.

Позывной «Шифер», если что. У тебя же «Виола» есть? Нашу волну знаешь?

— Знаю. Я на днях в Ленинград еду. Окончательно решу вопрос об эфире с офицерами отряда. Только я предполагал тебя и замполита, но сдается мне, Чес сам хочет это дело под контроль взять и перевести стрелки на себя с Невзоровым.

— Хорошо. Посмотрим, тут я не решаю ничего, сам понимаешь. Но если будет Чес, то все равно я с ним буду, так что ты будешь в курсе. Молоток, спасибо, нам сейчас телевидение большое крайне важно для подстраховки. Ситуация вообще хреновая, ты в курсе?

— В курсе. Но от меня ничего не зависит. Это к Горбатому обращайся!

— Ясно. Поосторожней с оружием шляйся. Но и без него ночью один не ходи. Если что, звони на базу под любым предлогом — они зассут и отпустят. А нет, так отобьем — с улицы Атлантияс, как с Дона, выдачи нет Да, Питон привет передавал. Говорит, что ЦК на тебя компру роет, хочет через тебя к Алексееву подобраться. Имей в виду, и сам соображай, что делать. Шефу только ничего не говори, он у вас мужик жесткий, пойдет разбираться, нам это ни к чему.

— Весело живем. То-то у меня задница второй день свербит…

— Прими пургену, хорошо помогает от предчувствий, если задница чувствительная, — заржал Толик.

— Ладно, ты передо мной-то из себя ваньку-взводного не строй. Отвези нас лучше с Таней домой.

— К тебе что ли?

— С ума сошел? У тебя от твоей квартиры ключи с собой? Ольга же со Светочкой к маме опять ушла?

— А ты откуда знаешь? Ну ничего в этом городе скрыть нельзя! — озлился вдруг Мурашов и полез в карман — за ключами. — Только я вас высажу не прямо у дома, а чуть дальше, на Илукстес, а то мужики допрут сразу.

— Хорошо, спасибо! Ты же на «казарме» сидишь? Если до отъезда не увидимся, я ключи Свораку оставлю.

— Я недавно там был… Белье в шкафу, в холодильнике консервов полно, в «стенке» бальзам есть и шампанское — цени!

— Ценю! Сочтемся! Ну что, поехали?

Против ожидания, Таня без малейшего смущения и даже ловко забралась в УАЗик, потеснив мужиков достаточно бесцеременно. Иванов пристроился рядом кое-как, посадив на колени маленького Спейса, даже здесь не вынимавшего из ушей наушники плейера.

— На Илукстес, мухой! — скомандовал водителю Толян.

— Он мухой не умеет, он как птица полетит, — засмеялся Иванов, вспомнив прозвище водилы, но тот не среагировал, просто притопил по газам, и машина понеслась по заснеженным улицам, как «Летучий голландец», от которого старались шарахнуться в сторону все редкие по ночному времени встречные машины. Толян врубил магнитофон в бардачке; и в тесном, пахнущем кожей, оружием и сигаретами салоне внезапно грянула группа «Любэ»:

«Батька Махно смотрит в окно, На дворе темным-темно. Звезды светят и луна, А в округе тишина… Спит монастырь, дремлет село, Мошки бьются о стекло… На посту стоит монах, Еле-еле на ногах…»

Татьяна нашла в подрагивающей, дергающейся темноте теплую руку Иванова и мягко сжала ее, показывая, как же хорошо им сейчас в этой машине, несущейся сквозь снег по покорно стелющейся под омоновские колеса Риге; как хорошо, что вокруг свои, сильные и смелые русские мужики, как здорово, что у мужиков этих есть оружие, которым они умеют пользоваться, и какое чудо, что есть еще немного времени для того, чтобы успеть полюбить.

Мертвые с косами вдоль дорог стоят —
Дело рук красных дьяволят!
Мертвые с косами сбросили царя,
Занималась алая,
Занималась алая,
Занималась алая, эх
Заря, заря, заря,
Алая заря…

Окно все ярче проступало светлым прямоугольником из темноты уютной комнаты Мурашовых, потом стали проступать предметы вокруг — потом — детали, потом алая-алая январская заря, как в песне почти, занялась в полнеба и разбудила мгновенно отключившегося незадолго до рассвета Иванова.

Он открыл глаза и увидел, как смотрит на него еще молодая, но уже постоянно грустная от пережитого женщина, как дрожат слезинки на ее синих глазах, как невинно дышит все еще высокая обнаженная грудь. Не чувственной любовницей — сестрой или матерью смотрела на него Татьяна, баюкала осторожно его голову, положив себе на голые теплые колени, нагнувшись над ним, как будто удержать пыталась изо всех сил.

— Танюша, славная моя, любимая моя женщина, — сухими со сна, пересохшими губами прошептал Иванов… — Ты не спала? Прости, я, кажется, только закрыл глаза — все, как умер.

— Не говори никогда так, ладно? Ты еще всех нас переживешь, будешь нянчить внуков, напишешь много книжек, да? Ты счастливый, я знаю точно!

— Откуда?

— У меня бабка ворожейка была, — тихонько рассмеялась Таня. — Оттуда!

— А ты что же, бросишь меня? — встревожился очень глупо и искренне Валерий Алексеевич.

— Ну что ты? Разве таких бросают? Это ты меня оставишь. Ты ведь молоденьких уже любишь, хоть и сам молодой еще. Тебе сейчас десятиклассниц подавай — подлиннее ножки, покруглее попка, посвежее личико, головенка поглупее.

— Что ты говоришь, сама ты «круглая попка»! — Иванов внезапно почувствовал, что если он сейчас не выпустит пробудившуюся в нем, накопившуюся за пару часов сна мужскую силу, то умрет от разрыва сердца. — У нас есть попить? — Он потянулся к фужеру с недопитым шампанским, жадно проглотил все еще шипучее, не успевшее как следует выдохнуться вино, и зверем неожиданно накинулся на покорную, доступную, сразу открывшуюся ему женщину.

176