Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 178

178

— В общем, мой тебе совет, любимый. Постарайся в ближайшее время дистанцироваться от Интерфронта и перейди в ОМОН. Только не сразу. Не вдруг. Еще есть время, до лета, примерно… Не перебивай, послушай, а то я никогда не смогу тебе этого сказать… Так будет лучше для всех. Начинается страшное время. В Интерфронте никому до тебя не будет дела, когда настанет конец всем иллюзиям. Да и сейчас уже там нельзя сделать ничего, что могло бы переломить ситуацию. Ты сам это знаешь. Другое дело, что Интерфронт все равно должен быть до самого конца — это единственное, что поддержит людей когда-нибудь потом — память о сделанном, память о своем достоинстве, память о том, что они сопротивлялись. Нет, слушай!

Но ты можешь сделать больше, чем просто поддерживать дыхание Движения вместе со всеми. Там найдется кому это сделать без тебя. Ты должен пройти свой путь до конца вместе с последними защитниками нашей страны. И я постараюсь быть там же. Не в Вильнюсе, так в Риге… Не спрашивай… Не надо. Слушай меня, любимый!

Ты сам понял, что последним и крайним во всем, чтобы ни случилось, будет ОМОН. Там ты свой человек. Там будет труднее, но там никого не бросят, там все свои до конца. И ты должен пройти весь путь, чтобы… чтобы обязательно остаться в живых! Ты должен быть свидетелем всего, что еще будет. Единственным свидетелем, который находится внутри и, вместе с тем, способен посмотреть снаружи — непредвзятым и точным взглядом. Ты же поэт, Валерочка! Ты — журналист. Ты — последний свидетель. Больше некому. Только ты. Если не будет памяти — все будет зря. Мы живем только памятью, Валерочка! Ты должен сохранить эту память. Память обо всем — о нас, об Интерфронте, о Рижском ОМОНе. О друзьях и врагах, о предателях и героях. Ты — должен стать свидетелем. Иначе — к чему все? Я помогу, я буду рядом. Тебе помогут, твою роль будут знать и вытащат тебя живым из любого пекла. Ты — свидетель. Я люблю тебя…

Часть третья. Свидетель

Глава 1

Шестого января 1991 года, в канун наступающего светлого праздника Рождества Христова, Валерий Алексеевич с самого утра отправился с женой в Вецаки — гулять, заглаживать вину, да и просто проветриться после бурных событий едва наступившего Нового года. Алла не понимала или просто не хотела понимать, что не всегда отлучки мужа связаны с работой. Проверять не хотела — самолюбие не позволяло. Тем более, что муж всегда мог с невинным взором заявить в ответ на предъявленные претензии: «Ну да, я просто пил водку с друзьями всю ночь. И на второй день тоже. Ты же знаешь, я не люблю появляться дома выпившим. Потому, если позволяют обстоятельства, ночую на Смилшу или на базе, или… или там, где упал. Так или иначе — это все равно связано с работой, с необходимостью поддерживать отношения с нужными людьми. А вот женщин в наших компаниях не бывает. Я не бабник, Алла, я — пьяница!».

Алла устала спорить, ругаться, жаловаться свекрови. Тем более, что действительно, работа требовала от Иванова частых командировок и различных внеслужебных контактов. А ревнивой Алла никогда не была, по крайней мере, не выказывала этого Валерию Алексеевичу. Семейная жизнь Ивановых катилась себе, не спеша, без всплесков, без бурных скандалов и примирений — ровно, обыденно, привычно. Дочь росла тихоней и умницей, училась отлично, присмотра особого не требовала. Да и бабушки-дедушки с обеих сторон при первом удобном случае забирали внучку к себе — баловали, но и воспитывали тоже.

Так бы и дожили, наверное, супруги до золотой свадьбы, кабы не наступившие неожиданно времена перемен. Но уже сейчас, на девятом году семейной жизни, интересы Ивановых стали потихоньку расходиться все дальше и дальше. Дочка подросла и не требовала уже такого пристального внимания, как в младенчестве. Валерий Алексеевич ушел из школы в Интерфронт, образ жизни его резко переменился, равно как и круг знакомств, в том числе и общих с женою. Алла наоборот, все больше связывала себя со школой, беспрестанно ходила на курсы повышения квалификации, окончила между делом школу флористики, активно занималась общественной работой, но не политической, а педагогической.

Старые друзья, которых было не так уж много, потихоньку покидали круг Ивановых. Кто-то уехал, кто-то женился или вышел замуж и замкнулся в новом своем — семейном кругу. Кто-то был нежелателен Алле, например, бывшие их общие сокурсники — Арик да Сашка. Причина была проста — встречи старых друзей всегда заканчивались одинаково — хорошей и продолжительной пьянкой. Но то, что можно было простить студентам, то уже не прощалось, естественно, «почтенному отцу семейства», которым теперь числился Иванов.

Алла привечала Толика Мурашова и других омоновцев, частенько появлявшихся в их доме. Легко сошлась она и с интерфронтовцами, ставшими новым и ближним кругом мужа. Все, казалось бы, шло хорошо или, по крайней мере, «как у людей». Но изредка трещины все же начинали ползти по фундаменту семейного уюта. И трещины эти, с годами все углублявшиеся, были следствием тех самых стартовых установок, с которых началась их совместная жизнь. Валерию Алексеевичу мало было просто уюта тещиной или родительской дачи. Он все куда-то стремился, о чем-то мечтал, строил какие-то планы… Это не выходило за рамки приличий, но все же эти. статейки, стишки, порывы. Теперь вот — работа в Интерфронте, командировки, телевидение, вошедшие в его жизнь так некстати — именно тогда, когда надо было бы, казалось, сосредоточиться на семье, на ее благосостоянии и крепости перед лицом грядущих перемен. Ворчала теща — на многочисленных семейных праздниках и юбилеях Аллиной родни на Иванова все чаще посматривали как на человека «неблагонадежного» с точки зрения верности «клану».

178