Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 205

205

Никто из латышских милиционеров не спешил выполнять приказ министра Вазниса о стрельбе на поражение по омоновцам, появившимся в городе. Себе дороже шутить такие шутки. Приказать легко. А вот получить в ответ огонь на огонь, да еще знать, что неминуемо разыщут и накажут, если понадобится, всем отрядом. Поэтому латышские стражи порядка, опознав в городе омоновцев, предпочитали их «не замечать». Отвернулся на минуту — сохранил жизнь и здоровье.

А еще в Латвии находились пока что войска Прибалтийского военного округа — самой мощной на тот момент в Союзе ударной армейской группировки. Правда, армия держала нейтралитет. Без приказа — никто и ничего. А приказы в армии отдаются сверху. А кто там на самом верху? Ага, Верховный главнокомандующий… Горбачев Михаил Сергеевич.

Вот и оказалось, что в Риге, да и не только в Риге, порядок держался на шатком равновесии между собранной в столицу сельской латышской милицией, принявшей новую власть, и Рижским ОМОНом. Да еще посередине находился Рижский гарнизон милиции, державший нейтралитет, но все больше склонявшийся на сторону отряда. Такая чересполосица вооруженных людей, уже готовых стрелять друг в друга, но все еще живущих в одном городе, хорошо знающих друг друга по прежней службе, находящихся в состоянии броуновского движения между подразделениями, — чудом еще не привела к куда более серьезным последствиям, чем ночной бой у МВД Латвии.

— Алла к матери не переехала? — спросил Толя, вспомнив свою семью, так и не выполнившую его приказ покинуть квартиру хотя бы на ближайшее время.

— Ни в какую! — зло отозвался Иванов. Мурашов понимающе покачал головой.

— А ты ей про жену Лактиона рассказывал?

— Рассказывал. Что толку?

— Н-да. У меня та же самая история. Пока жареный петух не клюнет…

— Да не понимают они, Толя, что на самом деле в стране творится. Вроде бы они ходят на работу, ездят на трамваях. А вот то, что Алла, например, едет через Брасу, вдоль которой стоят сожженные вами трактора и КамАЗы, что в центре все в баррикадах, что сама же из почтового ящика письма с угрозами мне вынимает, — «не видит» в упор.

Включит телевизор — там кино показывают. Значит, все в порядке! Приезжаешь ты в гости с ребятами, автоматы в коридоре, как грабли, поскладываете, она меж них ходит с чайником — и не замечает. — Иванов передернул плечами, зябко поежился на ветру и полез за очередной сигаретой.

— Да что там Алла! Тут мужики взрослые, полковники, едрена вошь, не врубаются, что происходит… А бабы наши… Просто в шоковом состоянии. Нормальный стресс. «Ничего не вижу, ничего не слышу, никак не реагирую». Психика не выдерживает и тормозит восприятие.

— Грамотно излагаешь, взводный! Где военную психологию изучал?

— Какую такую психологию, окстись!

— Ага, ага. Мне недавно в политуправлении округа, в отделе спецпропаганды, пособие одно подкинули для повышения кругозора, по-товарищески, так сказать. Номерное, кстати… Так там примерно то же самое пишут!

— Эх, друган! Я просто сообразительный, понимаешь?

— Не знал бы я тебя уже пять лет.

— Но ведь знаешь как облупленного! Помнишь, как Сашка, сокурсник твой бывший, в участковые пошел? Как с винзавода на своем участке по этому случаю двадцатилитровую канистру железную вынес разливного шампанского?

— Ага! — захлебнулся смешком и дымом Иванов. — Мы его пить, а стаканов нет! А канистра тяжелая, в руках не удержать, а горлышко железное, да еще с пробкой на цепочке, а пузырьки газовые в нос лезут. Ой, бяда! А девчонку ту помнишь? Мы потом еще наутро встретились, а Саш-кец уже пистолет табельный притащил — стреляться, если мы ему с ней дорогу перейдем!

— Давно не встречались что-то. Сашка теперь в операх ходит, важный такой.

— Милиция-то латышская будет — попрут его — как пить дать сопьется!

— Я его к нам звал, не хочет. Говорит, у меня семья, дочка…

— Ага! А у нас кто? Котята, что ли, а не дочери?

— Валерка! Ты ж уже родился! — Толян внезапно обхватил друга длинными руками, приподнял, поднатужась и, пыхтя, поставил обратно на мерзлую землю. — Поздравляю!

— Эх! Вечно я, как день рождения, так куда-нибудь влипну! В прошлом году в Питере застрял. Сейчас вот — здесь…

— Да брось ты, Валерка! Ты ж со мной! Кто тебе еще нужен? А ну, пошли в кубрик!

В кубрике включили ночничок, позвали Палыча, заменив его наконец омоновским сержантом, тут и Мишка Ленин объявился — и опять не с пустыми руками. Чаю вскипятили, намазали густо хлеба тушенкой, яблочки откуда-то нашлись, что еще надо?

— Ну, друг! За тебя! Береги себя, Поручик, ты нам нужен! Будет у нас еще небо в алмазах, как сказал один студент!

— Ну, мужики, это не серьезно, — загудел Палыч. — Хоть продегустировать-то символически!

— Ладно, по такому случаю наливай по пятьдесят! — махнул рукой Толя.

Иванов полез под свою койку, бережно вытащил давешний подарок Трегубова — трехлитровую банку с самогоном — и плеснул по чуть-чуть в алюминиевые солдатские кружки.

— Будь здоров, омоновец! — подмигнул Ленин, и все тихо чокнулись. Шестидесятиградусное зелье мягко обожгло горло, вмиг согрело замерзшее нутро, расслабило нервы, которые все ж и у мужиков — не канаты.

Сразу убрали банку на место, пошептались чуток, покурили по одной и, не раздеваясь, завалились спать. Бронежилеты раскатали в изголовьях — койки так стояли в кубрике, что случись ночью внезапный обстрел — пули прошили бы дощатые стены и дальше прямо в макушки вошли бы. Но сон все не шел отчего-то. Через полчаса Палыч первым подал голос:

205