Я машинально киваю, соглашаясь с Алкснисом — стоит увидеть, как гноят продукты и табак, дефицитные товары держат под замком на базах, организуя ажиотажный спрос; стоит только послушать наших железнодорожников, которые вынуждены гонять по стране тысячи составов с насущно необходимыми людям грузами, тысячи составов, которые годами колесят по стране, отправляемые в никуда.
Алкснис начинает говорить о нелепых кадровых перестановках, разрушающих управление страной, о развале армии и подрыве ее престижа прессой. тут я отключаюсь на свои дела — все это давно известно, к сожалению. Ага, вот Алкснис называет имя Александра Яковлева — главного идеолога перестройки и руководителя агентов влияния запада. Кто бы спорил? Стоило мне недавно в Ленинграде, на встрече с активом Куйбышевского (центрального) райкома партии, произнести имя Яковлева — солидные дядьки стоя мне аплодировали только за то, что я публично назвал его главным предателем страны. Конечно, они знали это и без меня. Публично сказать боялись — партийная дисциплина, понимаешь ли, их держит. А ведь взрослые люди, опытные руководители… Как бараны на бойне — сами дисциплинированно ждут, когда их же руководство их же зарежет!
— Мне попала в руки информация стратегического плана… — говорит Алкснис, и я снова прислушиваюсь. — Встреча народных фронтов и Руха имела место. Я знаю город в Польше, где это происходило, состав участников встречи.
Ну, тут и без деталей все ясно. Только в Риге фактически легально действуют в качестве советников НФЛ десятки сотрудников ЦРУ, британских и немецких спецслужб.
Ельцин в июле опять отдыхал в Юрмале, уже будучи Председателем ВС России, встречался с Горбуновым, Ландсбергисом, Рюйтелем, но главное все они получали указания своих западных кураторов. Сотни и тысячи латышей, эстонцев, литовцев, грузин, украинцев и, конечно, россиян тоже регулярно отправляются в длительные командировки за рубеж и там готовятся целенаправленно к роли туземной полицейской администрации, создаваемой Западом для распадающегося Советского Союза.
Рискин задает все же сакраментальный вопрос, который я давно уже поджидаю:
— А какова роль президента во всем этом?
Алкснис напрягся и заговорил медленно, тщательно обдумывая каждое слово:
— Михаил Сергеевич — честный человек. Но слабый. На мой взгляд, он находится под мощным давлением тех группировок, о которых я говорил. Слабость Горбачева в неумении самостоятельно разрабатывать теоретические концепции перестройки. И он пользовался расчетами интеллектуалов теневых группировок. Правда, по моим данным, сейчас он порвал с ними. К чему это приведет? Посмотрим.
Я неинтеллигентно и крайне разочарованно присвистываю. Виктор, уже тогда набравшийся спеси столичного депутата, смотрит на меня с крайним раздражением.
Едва сдерживаясь, я извиняюсь и направляюсь к выходу.
— Не буду вам мешать, товарищи! До свидания, Виктор Имантович!
— До свидания, — хмуро буркнул полковник, пришедший к нам через баррикады в штатском, и снова обернулся к невозмутимому, маленькому, настырному кап-три Рискину.
Я спустился на этаж ниже, в редакцию. Зашел к Володьке Рощину в кабинет, но его нет на месте. Только молоденькая девчонка, взятая на испытательный срок из «Голоса Земгале», стучит неуверенно на его машинке. Девчонка фигуристая. Высокая грудь, задница в джинсах — просто фантастическая. Ума нет — совершенно. С кем работать? Заметив мой скептический взгляд, девочка вспыхивает, робко здоровается и вылетает в редакцию. Я сажусь за Володькин стол и рассеянно перелистываю макеты. Тоска!
Наталья, наш боевой главный бухгалтер, тоже пытается найти Рощина. Сидим с ней вдвоем в его кабинете, курим. Говорить не о чем. С одной стороны — дел невпроворот. С другой стороны. Я коротко пересказываю Наташе беседу Рискина с Алкснисом. Она сначала хмурится, потом подбадривающе подмигивает мне сквозь дым больным от постоянного напряжения, небрежно накрашенным глазом:
— Ничего, Валерка! И не из такого дерьма выкручивались!
— Ага. — уныло киваю я. — Душно что-то. И скучно. Работы — не про-дыхнуть. Да только как послушаю партийных товарищей — от Рубикса до Алксниса — с их верой в «честного Горбачева», который «всем еще покажет». Блевать хочется!
Тут я вспомнил, как год. полтора? Уже почти два года назад! Меня снимали московские кинодокументалисты. Долго искали подходящую натуру, потом почему-то поставили на перроне вокзала, перед уходящим поездом Рига—Москва. За спиной, как я прикинул, у меня в кадре должны были быть еще шпиль собора Петра и знаменитые вокзальные часы.
— Ну скажи же ты, парень то, что на самом деле думаешь! — почти орал на меня старый толстый режиссер. Звукооператор в наушниках, присев на корточки, безучастно перематывал пленку магнитофона. Оператор раздраженно поглядывал на солнце, то выглядывающее из облачков, то пропадавшее в них. А я все никак не мог сосредоточиться и найти подходящие — одновременно жестокие и правдивые и вместе с тем в меру лояльные слова о Горбачеве.
— Ну что тебе терять, чего ты боишься? — все кричал мне режиссер. А я все мямлил и мямлил что-то о деструктивных силах и националистических настроениях.
— Стране песец, ты же лучше меня это понимаешь, так и скажи, прямо, нечего тебе терять и нечего бояться, ты же не секретарь райкома! — бесился режиссер.
Это был мой первый день работы штатным сотрудником Интерфронта. Но, вспомнив тот позорный день, жалеть опытного депутата Верховного Совета, «целого полковника» Алксниса я не стал. Шел уже год 1991-й. Не до сантиментов было.