Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 38

— А что вы заканчивали? — оправился наконец Иванов.

— Мориса Тереза. Ну, на «вы»-то не надо, «друг детства»!

Она улыбнулась и, взяв Валеру под руку, повела прогуливаться по холлу.

— Я тебя всего на шесть лет старше, между прочим. Так что давай на «ты». Тем более я так соскучилась по нашему острову. Вы давно с Сааре-маа уехали?

— В 76-м. Летом. Вы, ты, наверное, должны помнить моего старшего брата. Он на год младше. тебя.

— Юра, кажется? Помню. Его еще комиссаром звали — он в своем классе комсоргом был. А я в нашем. И тебя, кстати, помню, маленький такой был шкет, рыжий, весь в конопушках и ужасно ученый. Но ты только пришел в нашу школу после начальной, а я уже заканчивала. И вот смотрите, что выросло! Пойдем присядем? Ты куришь?

— Курю, — почти гордо ответил Валера, зажигая спичку и протягивая огонек длинной коричневой More в мраморных пальцах Татьяны, унизанных кольцами и перстнями, но с бецветным нежным лаком на коротко подстриженных ноготках.

Девушка грациозно, с прямой спиной, села на краешек облезлого дивана в пустынном холле приемного отделения. Еще раз внимательно оглядела стоявшего перед ней Иванова и скомандовала:

— Садитесь, корнет! Иванов послушно сел рядом.

— А ведь неплохой у меня «друг детства» объявился! — сама себе утвердительно сказала Татьяна. — Я хочу с вами дружить, поручик! Вы готовы к безумствам? — Девушка испытующе посмотрела прямо в глаза Валере.

— Рад стараться, мадемуазель! — Подскочив с дивана, он, дурачась, прищелкнул больничными шлепанцами. — Чем могу служить? Надо застрелить соперника? Или дюжину соперников? А может быть, какой-нибудь негодяй похитил из вашего сейфа губную помаду с грифом «Совершенно секретно»?

Таня облегченно, как показалось Иванову, рассмеялась и снова притянула его на диван, усесться рядом.

— Ты хороший! А я испугалась, что Борис Николаевич меня проверяет.

— О чем ты? — Валера с удовольствием вдохнул легкий аромат французских духов и чистоты, донесшийся от волос девушки.

— Понимаешь, майор наш на службе всего неделю успел побыть перед тем, как слег в госпиталь. Он мне еще не понятен до конца. Вот и подумала, что он сам всю историю с Валентиной для чего-то выдумал. Потом вот ты появился нежданно. А мы ведь в самом деле встречались в детстве, бродили по одному и тому же парку. И папу твоего я помню, очень интересный мужчина.

— Неужели все так запутано у вас, как в шпионских романах? — недоверчиво отодвинулся Валера, смотря почти строго.

— Это все шутки, просто шутки, — вздохнула она. — Михалыч говорил Вале, что ты стихи пишешь. Почитай мне что-нибудь, а? Ну, по секрету. — Таня доверчиво, без видимого кокетства откинула прядь волос, обнажив маленькое розовое ушко с тонкой работы золотой сережкой. — Ну же, шепчи мне про любовь!

И он зашептал, прижимаясь все ближе и ближе к вспорхнувшей на зимнюю ветку госпитальной скуки яркой заморской птице:

История, достойная пера,
Когда любовь, как сердца боль, остра.
Когда забудешь, что такое скука,
И верностью соединит разлука,
И майской кажется осенняя пора —
История, достойная пера!
Соавторы любовного романа,
Страница за страницей, ночь за ночью —
Мы пишем без утайки и обмана,
Историю, где правда в каждой строчке.
Мы рукопись в тираж не отдавали,
Мы как могли ее не предавали,
В единственном и вечном экземпляре
Ее хранить друг другу мы поклялись.
Счастливый сон сменяется кошмаром,
Очнувшись, просыпаешься в раю…
Но каждым утром, солнечно-туманным,
Я рядом руку чувствую твою.

— Еще, читайте еще, поручик. — Таня неожиданно погладила Иванова по руке и больше ее не отпускала. Ему хотелось курить, но рука была занята нежным женским теплом, подрагиванием пульса на запястье в такт ритму небрежных строчек, и он все читал и читал ей свои стихи, которым никогда не придавал значения, понимая их как детское, слегка постыдное теперь увлечение. Но Таня просила, и он читал и читал, удивляясь про себя, что в состоянии вспомнить хоть что-то.

Приворотным зельем потчевал
Нежных слов.
Знал, что замуж выйти хочется.
А любовь?
Если стерпится, то слюбится —
Говорил.
Я хотел — пускай забудется.
Не забыл.
Ворожил и заговаривал
Тайну глаз.
В кипятке из боли варится
День без ласк.
Сам себя поймал и корчусь я
От огня.
На костре, что приготовлен был
Для тебя.

Валера не выдержал и поцеловал нежный пух завитка у прозрачного ушка, в которое он шептал.

— Дежавю. Я как будто во сне все это уже видел. Весь сегодняшний день. Тебя, этот снег, мороз за казенным окном. Какая-то юлиано-семе-новщина наяву. Майор, радистка Кэт, стихи.

Я сел в электричку, не взяв цветы —
Это уже не важно.
Я просто ехал туда, где ты
Со мною была однажды.
Я просто ехал пройтись, взгрустнуть
По отгоревшему лету.
Я просто ночью не мог заснуть
И долго лежал без света.
Море замерзло, весь пляж в снегу,
Наше кафе закрыто.
Пора возвращаться, а я не могу
Поверить, что здесь так тихо.
И нет никого. Все дорожки пусты…
Я тоже побрел к вокзалу.
В буфете за кофе сидела ты,
Чтобы начать сначала.

Таня вздохнула, как будто прошелестела перелистываемая страница. Обхватила лицо юноши ладонями, вгляделась в Иванова пристально, взмахнув ресницами пронзительно-синих глаз.

— Я ведь только что познакомилась с тобой. И вот сижу млею. Ты ведь мальчик еще совсем. Маленький мальчик — Валерочка. Как все пушло, наверное, выглядит со стороны, а мне — все равно… Знаешь, я три года в Алжире была переводчицей у… военпредов. Грубые мужики — наши; еще хуже — приторные арабы с камнем за пазухой. Жара, жара, жара. Потом три месяца в Союзе и… полтора года в Париже. Франция — сказочная страна только для туристов, мон шер. Такая тоска, ты не представляешь, милый, какая тоска — все эти путешествия. Вот уже полгода здесь, в