Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 54

«Латыши — это янычары Запада, онемеченные балтийские славяне, забывшие свое кровное родство», — писал о них Иванов уже после перестройки. Но в 84-м году он просто плюнул и забыл. Жизнь только начиналась, Союз был нерушимым, а про национальные проблемы он и сам знал по эстонскому опыту, да и друзья, съехавшиеся в «пограничный» дом со всех концов страны, в свое время просветили и про казахов, и про азербайджанцев, и про многих других «братьев наших меньших»…

Последнее лето застоя Валерий Алексеевич провел воспитателем в пионерском лагере ПрибВО — в Вецаки. Наверное, об этом можно было бы написать отдельную книгу. О прелести разбросанных по всему курортному поселку лагерных корпусов причудливой дачной архитектуры начала века. О загорелых пионервожатых и летних кафе, о детях, приносивших не только хлопоты, но и наивную радость чистой любви и уважения, то, чего Иванову так не хватало в латышской школе. О море и соснах, о ночных купаниях и быстротечных — на одну смену — романах.

Все лето пионерские отряды Валерия Алексеевича получали почетные грамоты, а сам он успевал и за детьми присмотреть, и насладиться безмятежным покоем навсегда уходящей эпохи. Хорошо, что не знал он тогда, что это лето для страны — последнее безмятежное лето… Лето, от которого остались на память лишь эти небрежные строки:

Земляника! Ну-ка, взгляни-ка!
Сколько цветочков среди камней.
Будут и ягодки…
Рядом — ручей.
Вода журчит среди скользких дней.
Тихо.
Ситец не ситец, а шелк и батист —
Две земляничины вверх и вниз,
Словно раздавлен на блузке сок,
Словно ударило сладко в висок.
Земляника — кровь с молоком.
Кто о ком…
А вот колокольчики синим звенят
На зеленом ветру среди белых ромашек
Я бы хлопнул рюмашку
За ночную рубашку
До самых пят.
Переступишь по ней и потом шажком
По некрашеным половицам. Еще девицей.
Окно распахнуто прямо в сад.
И звезды в ряд, и липы шумят.
Перевернута новой любви страница.
Снова не спится, и дым струится
В солнечном первом луче.
Сигарета в руке, голова на плече.
Земляничины выросли на глазах,
На последних, на девичьих, сладких слезах
Созрели и соком брызнут вот-вот…
Скоро уж минет год.
С этого лета..
Ты помнишь, началась гроза,
Когда друг друга мы любили.
Едва закрою я глаза,
Как вижу тот июльский ливень.
Окно открыто было настежь,
Вода хлестала с водостока
И нас переполняла счастьем
И предопределеньем рока.
Ты задыхалась и смеялась,
Ты плакала, шептала что-то,
Вода о землю разбивалась,
Соединялась, растекалась,
Как мед по сотам.
Как мед любовь твоя светилась
В полумраке притихшей дачи.
Как гром мне в ухо сердце билось,
Под левой грудью, меда слаще.
Потом запели громко птицы.
Дождь перестал, и ты устала.
Мы не могли наговориться —
И дня и ночи было мало.
А впереди, казалось, годы
Любви и гроз, тепла и света.
И я транжирил беззаботно
Короткое такое лето.

Весьма кстати осенью подвернулась работа в издательстве газеты «За Родину» ПрибВО.

Там Валерий Алексеевич впервые вплотную столкнулся со всем циклом выпуска крупной ежедневной газеты. Начал, как водится, с корректуры. Вычитывал гранки и свежесверстанные полосы, подрабатывал внештатным корреспондентом, редактировал брошюры в типографии, принюхивался ко всему, что пахнет печатной краской. Познакомился с линотипами, опробовал в руках верстатку и научился пользоваться наборными кассами, присмотрелся к цинкографии, печатному цеху и ротации. Завел знакомства в Доме печати, где было тогда самое современное производство и располагались редакции крупнейших республиканских газет и журналов.

Начал со временем писать и туда, но быстро понял, что одно дело свои окружные газеты — армейская и пограничная, где и сам Иванов был своим, а совсем другое дело — латышские и «русскоязычные» коллективы для «их своих».

Так, в военном издательстве, прошли почти три года, а когда в 86-м чуть не в два раза повысили учителям зарплаты, Иванова пригласили преподавать в русскую среднюю школу в самом центре Риги на бульваре Коммунаров, ныне Калпака. Уже в первые годы «второй независимости» прекрасный старинный особняк, стоящий к тому же напротив Академии художеств Латвии (до революции в нынешней «латышской академии» было еврейское коммерческое училище), у русских отобрали, и 35-я средняя школа почетного знака Латышских красных стрелков, по всем праздникам выставлявшая караул у знаменитого памятника стрелкам в Старой Риге, прекратила свое существование. Но пока, пока шел еще только 89-й год, и Валерия Алексеевича дети поздравляли с Днем Советской армии. Поздравляли накануне праздника, на 23-е у Иванова выпал методический день.

Последним уроком был классный час. Иванов разобрал успехи и поведение своего выпускного десятого «б» и отпустил было учеников с Богом, но тут пришлось задержаться. Дождавшись, пока кабинет опустеет, к учителю подошел один из мальчиков — Алеша Крустс. Таких русских детей с латышскими фамилиями в Риге тоже хватало, как и латышей с фамилиями русскими.

— Что вы хотели, Алексей? — рассеянно спросил учитель, собирая свой пухлый портфель.

— Валерий Алексеевич, тут вот в классном журнале у меня записано, что я латыш. — десятиклассник побледнел, но держался уверенно.

— Ну да. И что тут такого, Алексей? — Иванов запихнул в портфель последнюю пачку тетрадей с сочинениями и с силой защелкнул плохо поддающийся замочек.