Переехав в Россию окончательно в 2005 году, Ивановы порой хохотали горько над своими российскими друзьями и знакомыми, по полчаса сливающими горячую воду, «чтобы прочистить трубы» перед тем, как принять ванну, но мечтающими о счетчиках. Болтающими по нескольку часов по телефону ни о чем и отказывающимися от безлимитного тарифа. Ругающими «буржуинскую» Россию и не верящими, что в той же «демократической и европейской» Прибалтике, начиная уже с 93-го года, тысячи семей были выброшены на улицу вместе с детьми на мороз, без предоставления жилья — в никуда, в бомжи, на смерть.
Очень скоро и Валерий Алексеевич, и Катя поняли, что бессмысленно объяснять россиянам что-либо про реальный капитализм и реальный Запад. Они оба пожили не только в Латвии. Приходилось работать в различных европейских странах, путешествовать и просто жить — не туристом, а платящим за все и выполняющим все законы, да еще чужим для всех человеком. Но тем, кто знает эту жизнь, тем объяснять не надо — ни про плюсы, ни про минусы. А тем, кто не пробовал, — объяснять бесполезно. Ивановы рады были, что вырвались в Россию, и этого было им достаточно. Они быстро усвоили — никому не хочется знать, что вожделенная мечта о рае земном не воплощена нигде — ни во Франции, ни в Германии, ни в Австралии с Америкой. Зато хорошо знали от таких же, как они, русских из Туркмении и Казахстана, не говоря уже о всеми забытых русских Чечни, что «может быть гораздо хуже, чем в Латвии». Предупреждать? Кого? Объяснять? Кому? Кого и что могло научить? Умные и так умные. Дураки — останутся дураками. А прочих так много, что хоть всю жизнь посвяти просвещению и яростной публицистике — только лоб расшибешь. А своя жизнь пройдет мимо, и так почти прошла. И потому так много слышно недовольных Россией переселенцев и так мало видно довольных. Потому что недовольные единицы орут во все горло в Интернете и плачутся в газетах. А довольные, которых миллионы, — счастливы и молчат, суеверно пытаясь не сглазить долгожданный покой.
К концу 89-го года двадцатидевятилетний Иванов стал самым молодым членом Президиума Республиканского совета Интерфронта и председателем Комиссии по пропаганде и агитации. Он не любил излишней публичности, тихо работал в кабинете, готовил выступления, писал листовки и воззвания, сочинял лозунги и готовил методическую литературу. В его обязанности также входило курировать интерфронтовские СМИ, проводить пресс-конференции, ежедневно принимать на себя многочисленных журналистов, желающих взять интервью у лидеров движения.
Особой статьей было поддержание связей с интердвижениями соседних республик и совместное проведение пропагандистской работы в союзных СМИ. Он часто выезжал в командировки по крупнейшим городам России, встречался с трудовыми коллективами, рассказывал о политической ситуации в Прибалтике, о тех неутешительных выводах, которые можно было сделать по итогам «демократизации в передовых республиках». Ленинградское телевидение стало для Интерфронта крупнейшим информационным каналом, по которому еще можно было высказать точку зрения русских в национальных республиках, и поддержание работоспособности этого канала и постоянное обеспечение его свежими материалами были тоже заботой Иванова.
Еще одним, и важнейшим, делом было поддержание связей, обмен информацией и координация действий с Рижским ОМОНом, который необходимо было подтолкнуть к принятию нужного решения — на чью сторону встать и олицетворением чьей вооруженной силы быть отряду. Понятно, что тут и без Иванова хватало желающих, да еще и с куда более весомыми полномочиями. Но упускать возможность подправить со своей стороны вектор деятельности ОМОНа, направляемый куда более могущественными силами, и потерять так давно и удачно сложившиеся контакты — нельзя. Эта сторона деятельности была щекотливой, никто из руководства на нее никаких распоряжений не давал, ни устных, ни письменных, но и не мешал. В то же время офицеры отряда, с которыми постоянно поддерживал формальные и неформальные связи Иванов, нуждались в информации о деятельности Интерфронта, как одного из ключевых игроков в дальнейшем развитии политической ситуации в республике. Никто никому не сдавал лишней информации, но сотрудничество было обоюдовыгодным. Тем более что очень скоро ситуация обострилась, все пошло вразнос, и неформальные связи и влияние стали иметь куда больший вес, чем рушащаяся административно-командная система.
Иногда, например, тому же ОМОНу выгоднее было попросить о чем-то армию не напрямую, а через Иванова, который, в свою очередь, решая свои вопросы в отделе спецпропаганды Политуправления округа, безлично обговаривал желательность решения тех или иных вопросов в помощь «общим товарищам». И наоборот. В Старой Риге, напротив знаменитых «Трех братьев», в маленьком средневековом особнячке, проходили встречи с политотделом специальных частей округа, там тоже можно было связать кое-какие концы с концами. Все играли в свои игры, никто никому не доверял до конца, а потому сама возможность контакта между различными ведомствами и общественными организациями, в том числе, приобретала особое значение.
Горизонтальные связи были зачастую единственным способом хоть как-то координировать действия, способные притормозить окончательную дезинтеграцию страны, и выиграть время на местах в надежде на то, что ситуация в Центре все-таки созреет и кардинально изменится.
В 89-м году понимание этого еще только назревало, но такие вещи и такие контакты не выстраиваются за недели и даже месяцы, и те, кто не собирался сидеть сложа руки, глядя, как разваливается страна, заранее старались приобрести союзников на ключевых позициях.