Против человеческого в народе, тогда еще советском народе, играли все. И московский Центр, и ведущий его твердою рукою Запад, и местные националистические князьки, плевавшие на самом деле на взрастившие их нации, но рвущиеся к власти, чтобы поскорее занять места у дележа богато одетого, но смертельно больного государства. И если еще оставался кто-то, изредка заставлявший умирающего хотя бы приоткрыть глаза, хотя бы двинуть рукой, чтобы туча стервятников встревоженно взмыла над Союзом, то этой последней стражи оставалось все меньше. И выбивали своих солдат свои же военачальники. Чем выше рангом — тем больше предательства.
А те, кто посильнее, мудрее, настойчивее, те заранее готовились к выживанию для грядущего спасения истерзанной и уже обреченной на ограбление мародерами страны. Но и они вынуждены были таиться, не могли открыться друг другу. Все, что они делали, делали тайно, с дальним прицелом, не доверяя теперь никому. Ни потерявшему здравый смысл народу, ни растерявшимся или продавшимся сослуживцам, ни собственному начальству, в сладостном упоении пилившему сук, на котором оно сидит.
Присяга, которую дают единожды только, для большинства стала пустым звуком. Рыба начала гнить с головы — это понимали все. И тут же, махнув в отчаянии рукой, сами пускались во все тяжкие, в погоне за последним, может быть, в этой земной жизни удовольствием — удовольствием любой ценой. А про Царство Небесное напомнить было просто некому. Почти некому.
Но солдаты, в отличие от большинства генералов, еще оставались солдатами. И выполняли приказ. Если кто-то еще отдавал приказы.
— Я могу позвонить от вас по межгороду? — коротко осведомился у директора пивбара Иванов, резко поднявшись с места.
— Звоните, — растерянно отозвался тот.
— Я уточню обстановку в Риге. — Уже набирая номер, Валерий Алексеевич повернулся к Медведеву. — Подумай пока, готов ли ты ехать в командировку, нужен ли вам материал и в каком ключе?
Дежурный в штаб-квартире Интерфронта на Смилшу отозвался немедленно:
— Старая Рига блокирована баррикадами, Валерий Алексеевич! Грузовики поперек улиц, а при них колхозники, латышские студенты, уголовники… Все организовано согласно приказу Совмина Латвии. Все крупные пронароднофронтовские организации обязаны выделять автотранспорт, людей, оплачивать им суточные, снабжать горячим питанием и спиртным. В первую очередь, конечно, исполнительная власть в латышских районах, Министерство сельского хозяйства и прочие национальные конторы. На улицах горят костры, поют песни. Появились уже плакаты со списками наших активистов и их домашними адресами, призывы к борьбе с «оккупантами» и «колонизаторами». На баррикадах есть оружие, сам видел, своими глазами, у штатских. У нас дежурят ребята из группы охраны, ожидаем попытки захвата здания. Милиция никак не реагирует, армия молчит. Верховный Совет и Совмин на стороне баррикадников, да они их, по сути, и организовали. ЦК КПЛ не мычит, ни телится… — Дежурный говорил как по бумажке, конечно, он уже не первый раз обрисовывал ситуацию, язык стер, бедняга, наверное.
— Собираются, правда, создавать Комитет общественного спасения из коммунистов, Интерфронта, забасткома… Но там много непонятного. Анатолий Георгиевич с Лопатиным сейчас на совещании, велел вам передать, что нужно срочно организовывать информацию из наших рук.
— Понял… в общих чертах. Одну минуту подождите у телефона. — Иванов прижал трубку к груди и спросил Вадима: — Ну что, надумал? Или тебе нужна команда Невзорова?
Вадик, уже стоявший рядом и ловивший каждое слово разговора с Ригой, задумчиво протянул:
— Я-то, конечно, не прочь, но с кем ехать? Оператора искать надо, командировки выписывать на технику.
— Говно вопрос! Детали решим по ходу, — отмахнулся Иванов и поднес трубку к уху.
— Дежурный? Передайте Анатолию Георгиевичу, что я выезжаю из Питера вечерним поездом со съемочной группой «600 секунд». Пусть в отделе приготовят оперативную справку о главных событиях для меня и оставят у секретаря. Машину, лучше Вареника. Денег пусть оставят — мне людей надо будет размещать. И сами срочно найдите Васильева — к прибытию поезда он должен быть на Смилшу, готовым к съемке. Все, удачи вам, Владислав Григорьевич! До связи!
Медведев сокрушенно откупорил еще одну бутылку «Адмирала», вылил ее в большую пивную кружку и побрел к телефону — звонить Шурику, потом жене, потом искать редактора — Лешу Украинцева.
Через полчаса все нашлись, все обсудили, осталось только попрощаться с гостеприимным «пивным» директором.
Такси подъехало прямо к бару. Таксист, узнав Медведева, радостно засуетился, стараясь по дороге высказать телевизионщикам все, что он думал о происходящем в стране в целом и в Питере в частности. Вадик, со свойственной ему добродушной барственностью, отсек все разговоры, но, чтобы не обидеть человека, протянул ему визитку НТК «600». Счастливый таксист примолк и вихрем помчал сначала на Чапыгина, забрать вещи Иванова из «Дружбы», потом к Медведеву на Дибуновскую. Вадик пропадал дома минут двадцать, зато вышел из дома с объемистым портфелем, полным вкусной закуси и парой бутылок хорошей водки. Украинцев должен был объявиться уже на Варшавском вокзале, перед поездом. Оператора решили не искать, положиться на Васильева в Риге — он снимет, а материал смонтируют уже в Питере.
Как всегда, проблема обнаружилась там, где ее никак не ждали. В кассе не было билетов, и даже звонок домой начальнику вокзала на этот раз не подействовал — вся его бронь была уже выбрана. Кассир посоветовала Медведеву найти местную милицию, последняя оставшаяся бронь была в их распоряжении. В отделении милиции на вокзале пришлось, конечно, сперва поговорить, рассказать о Невзорове и о творческих планах. Потом в ход пошли бутылка «Посольской» из объемистого портфеля Вадика и сало из милицейского сейфа. Едва успели к отходу поезда, правда, милицейский капитан сам сходил в кассу и принес билеты на всех троих телевизионщиков. Лешу нашли дремлющим в зале ожидания. Погрузились. Поезд тронулся, мягко застучали колеса, снег сразу залепил вагонное окно.