Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 88

Встав на ноги после возвращения в Ригу, Валерий Алексеевич все забыл. По счастью, все его тоже успели забыть за прошедшее до возвращения в Латвию время. Легально предъявить ему, по статусу — журналисту, было нечего. А про нелегальное никто и не знал, а кто знал, тот сам был участником и потому молчал. Была только одна зацепочка — перед отправкой ОМОНа в Тюмень власти неожиданно ставшей независимой Латвии потребовали представить полный список сотрудников, улетавших в Тюмень. Была там и фамилия Иванов. Но, наверное, никто из бестолковых еще совершенно латышских спецслужб не сложил два плюс два и не понял, что тот Иванов, Иванов — интерфронтовец и независимый журналист Иванов — это одно и то же лицо. Все, кто мог что-то рассказать, оказались за пределами Латвии. Или сами не были заинтересованы в болтовне, как участники событий. А потом все стихло — не до сведения счетов было на тот момент — надо было срочно «распиливать» оставленное СССР богатое наследство. Да и рыльце у многих представителей новой власти было в пуху — так отчаянно метались они из стороны в сторону все годы перестройки в попытках угадать — на какую лошадь все же поставить окончательно. А может, и Бог помог, говорят, первый год после крещения всегда человека хранит незримая сила. Так или иначе, повезло Иванову. Разве что пропечатали пару раз в отмороженных напрочь националистических газетенках в списке тех, «под чьими ногами стонет латышская земля». С указанием интерфронтовского прошлого, с точным домашним адресом и телефоном. Этим все и кончилось.

Инстинктивно, по наитию, или Бог ведает как еще, но Иванов демонстративно сменил имидж, с головой окунувшись в так кстати подвернувшееся коммерческое телевидение. Он не участвовал в журналистских тусовках, за исключением сугубо внутристудийных. Зато пропадал сутками на съемках, носился с камерой по всей, невеликой впрочем, стране. Он часто ездил в командировки за рубеж — не туристом, а членом экипажа танкера, грузового авиалайнера, рыболовецкой бригады. Оттаивал душою с новыми людьми, которым некогда было думать о политике и вспоминать прошлое — они много и трудно работали, делали свое дело и были настоящими, нормальными мужиками, с которыми не надо было кривить душой, отвечать на глупые вопросы и корчить из себя телезвезду.

Рядом крутились девочки, всегда мечтавшие о телеэкране, пара-тройка приятелей, с которыми не было противно выпить водки, и лихорадочный калейдоскоп смены мест, ощущений и впечатлений помогал памяти исправно выполнять приказ — все забыть.

Впереди еще было возвращение на политическую сцену. Впереди еще ждала Родина.

Копаясь при мне в перевезенных в Питер архивах, морщась досадливо, вспоминая те или иные документы, которые были утеряны или самим уничтожены на всякий случай когда-то, Иванов вдруг резко, как рыбку подсек, вытащил из картонного ящика несколько тонких листков бумаги, зажатых скрепкой и почти сросшихся в одно целое от долгого пребывания в тесной папке.

— Смотри, Тимофей, что я нашел! Это интервью никогда не было опубликовано. Это последнее, что хотел сказать людям Алексеев. Я с большим трудом уговорил его на этот разговор, хотел попробовать опубликовать материал в «СМ — сегодня». Но в редакции повычеркивали почти половину текста — шел уже второй год «независимости». Анатолий Георгиевич визировать интервью в таком виде отказался. А я потом и сам про эту встречу забыл. Столько всего навалилось тогда, я ведь едва вернулся в Латвию из России. Может, оно и к лучшему, что не напечатали, мне ведь тогда высовываться было совсем не с руки, но я не мог оказаться в числе тех, кто бросил лидера запрещенного новой властью Интерфронта, вот и попытался сделать хоть что-то. Вот, читай, здесь полный текст, без редакторской правки.

«Вокруг слишком мало тех, с кем можно пойти в разведку»

Несколько вопросов Анатолию Алексееву

— Анатолий Георгиевич, прошел без малого год с тех пор, как вас «ушли» из Верховного Совета Латвии. Означает, ли это для вас уход с политической сцены, вообще?

— Я бы. сказал, что для меня было важнее не столько изгнание из парламента, сколько мои размышления над этим, фактом, а точнее, отсутствие сколько-нибудь значимой реакции общественности на эти события, да и участие в них тех, кого можно было называть своими соратниками. Все это навело меня на мысль о том, что важны не столько политические принципы, сколько то, какие конкретно люди стоят за ними, каковы их человеческие качества: доброта, честность, способность к взаимопониманию, наконец.

Опыт, который я вынес из своей политической жизни, показывает, что людей, с которыми можно было бы «пойти в разведку», вокруг меня слишком мало. Во всяком случае, для того, чтобы создать какое-то новое движение. Поэтому я сейчас действительно ушел от активной деятельности. Сейчас я больше наблюдаю, причем наблюдаю в основном за событиями в России, потому что мне кажется, именно там делается история. Все остальное — производное.

— Означает ли это, что здесь, в Латвии или в других, более или менее благополучных регионах бывшего СССР можно и нужно ничего не делать, а только ждать, как развернутся события в России?

— Нет, я бы. так не сказал. Конечно, в Латвии тоже нужно как-то действовать в связи с создавшейся обстановкой. Но для этого нужны, люди, которые могли бы именно действовать, а не заниматься только разговорами. На сегодняшний день в оппозиции, в тех организациях, которые ее представляют, я не вижу людей по-настоящему деятельных. Вот говоруны там есть. Кстати, среди тех, кто сегодня претендует на роль активных деятелей, очень много лиц, внесших в свое время немалую лепту в раскол Интерфронта. Потом, они попали в Верховный Совет, где в лучшем случае участвовали в редактировании принимаемых НФЛ законов в части запятых и прочих знаков препинания.