Виновны в защите Родины, или Русский - Страница 138

138

— Удачи!

Иванов посмотрел на часы — до расчетного времени оставалось минут сорок.

На верхушке «бастионки» засела компания молодежи, пришлось спуститься вниз с другой стороны и обойти почти весь парк в поисках свободной скамейки. Весна оставалось весною — влюбленные парочки, молодые мамы с колясками заполнили все любимые места. Только на другой стороне улицы, в укромном закутке у цветущей сирени на берегу Городского канала, перед Оперой, никого не было. Там и присели в ожидании гула вертолетов в прояснившемся небе.

Иванов, как всегда, курил сигарету за сигаретой. Сворак разгонял рукой сиреневый дымок, но, против обыкновения, не раздражался. Молча разглядывал, как в первый раз, изгибы мостиков над каналом, ажурные решетки и фонари, бронзовую обнаженную девушку напротив, на том берегу канала, раскинувшую руки навстречу солнышку. У подножия статуи собралась стайка уток, дети кормили их белым хлебом, смеялись, бегали друг за дружкой по ярко-зеленому газону, не обращая внимания на пытавшуюся их утихомирить мамочку, стоящую на дорожке и не рискующую гнаться за малышами по свежей траве.

Как ни ждали этого момента, а все равно не уследили! Вертолет внезапно взревел на низком крутом вираже прямо над головами и пошел вверх, на второй круг, оставляя за собой, как стаю голубей, целое облако порхающих в воздухе, переворачивающихся, трепещущих листовок. Еще один заход, еще, теперь уже над самым Верховным Советом, потом над деловым центром, вдоль улицы Ленина и дальше, удаляясь к новым районам.

Первый вертолет уже улетел, а листовки еще только начали опускаться на землю, застревать в свежей листве, метаться на легком ветерке по асфальту и газонам, соскальзывать с островерхих крыш и причудливых балконов старых зданий.

Вот и на окружавшую интерфронтовцев сирень спланировала парочка белых «голубей», потрепетала там немного и замерла, в ожидании, пока Иванов не протянет руку к собственному творению. Так же неожиданно появился вдруг второй вертолет, сделал заход на центром и удалился в сторону Иманты.

Горожане наклонялись, собирали листовки с земли, ловили их на лету, передавали друг другу. Одни воровато засовывали листовку в карман — прочитать потом дома, чтобы никто не увидел отношения к написанному. Другие тут же останавливались и впивались глазами в текст. Кто-то улыбался удовлетворенно и, тщательно разгладив, забирал с собой, а кто-то, едва вчитавшись, тут же демонстративно отбрасывал на землю.

Листовка та, призывающая рижан 15 мая 1990 года выйти к Верховному Совету и «поставить все с головы на ноги», сыграла немалую роль в жизни Валерия Алексеевича.

Он рассказывал мне об этом эпизоде сначала спокойно, без видимых эмоций. Покуривал не спеша, потягивал кофеек из пузатой кружки:

— В тот же вечер, на затянувшемся заседании Верховного Совета к Алексееву, как раз выступавшему с трибуны в зале заседаний, подлетел один из депутатов-энфээловцев. В руках у него была та самая листовка.

— Это ваша?!

Анатолий Георгиевич невозмутимо взял листовку в руки, неторопливо надел очки и внимательно ее прочитал.

— Поскольку здесь стоит подпись «Республиканский Совет Интерфронта», наверное, наша. Но я должен уточнить, поскольку последнее время, как вы знаете, я нахожусь здесь, в зале заседаний Верховного Совета.

Валерий Алексеевич оживился вдруг, повернулся в кресле ко мне, даже наклонился в мою сторону, что делал редко.

— Тут ведь в чем интрига, Тимофей Иванович! Мы со Свораком так и не успели предупредить шефа, что операция уже начата. Разминулись, банально, по времени. Мобильников тогда не было. Но и тянуть нельзя было — упустим момент, потом снова все и всех не соберешь. Но Алексеев нас не сдал. Понял. Конечно, еще тогда, на трибуне Верховного Совета стоя, все понял. Да и знал меня как облупленного, и тексты мои тоже всегда бы отличил от чужих. Но не стал ни отказываться, ни признаваться сразу.

Понял, что энфээловцы дело круто повернут — власть ведь уже у них была, по сути. Это он меня защищал, не признавая листовку сразу, чтобы конкретного автора не сдавать!

Поднялся шум, крик. Заседание срочно решили продолжить. Вызвали на десять утра следующего дня руководителей прокуратуры и КГБ, с тем чтобы те дали оценку «подстрекательским» листовкам. Так на меня, а точнее, на «неизвестного автора и распространителей» той листовки в первый раз завели дело по статье 59 УК Латвийской ССР — «измена родине». За попытку свержения государственной власти, свергнутой, по сути, еще 4 мая, самим Верховным Советом, большинством голосов принявшим Декларацию о независимости Латвии. Чудны дела Твои, Господи! По этой же статье судили потом рижских омоновцев, и снова, второй уже раз тогда, попал под эту статью и ваш покорный слуга Иванов! А в России по 59-й (64-й в УК РСФСР) советской статье судили высшее руководство страны — участников пресловутого ГКЧП. «Правовое государство» и «легитимность» действующей власти, что в Латвийской Республике, что в Российской Федерации, начинались именно с этого абсурда.

Иванов мягким, кошачьим движением выкинул себя из кресла и снял с полки потрепанный томик Латвийского УК, заложенный судебной повесткой, за которую он так и не расписался тогда, слава богу, поскольку сначала был с отрядом в Тюмени, потом в Приднестровье. А потом никому уже ни до кого и дела не было, кроме избранных козлов отпущения, которым, конечно, оттого, что их избрали, легче не стало. Но это уже тема особая.

— В рамках права, в рамках единственно законной на тот момент Конституции — Конституции СССР держались исключительно строго как раз те, кого потом обвинили в «измене Родине». А вот те, кто организованно, «в группе», «по предварительному сговору» крушил государство в годы «перестройки», — они все в белом, и хоронят их под артиллерийский салют на Новодевичьем… Пусть и не всех. Пока.

138